Итоги 45-го Московского международного кинофестиваля в журнале Телекинет подвела Елена Патеева
27 апреля состоялась церемония закрытия 45-го ММКФ. Гран-при жюри — «Три брата» режиссера Франсиско Папарелья (Чили, Аргентина). Приз за лучшую режиссуру, а также приз зрительских симпатий получил Тонатью Гарсиа за «Черную луну» (Мексика). Победителем конкурса «Русские премьеры» стал «Край надломленной луны» Светланы Самошиной по сценарию Наталии Мещаниновой.
Если в программе прошлого года все еще царило привычное географическое разнообразие и более пестрым выглядел состав участников, то в нынешнем своем виде фестиваль приобрел более четкие очертания — что звучит несколько парадоксально, если учесть, насколько ровной, практически без хайлайтов, была программа. Утративший категорию А, с одной стороны, ММКФ’23 говорит теперь голосами тех культур, к которым европеизированное сознание все еще подходит через призму инаковости, воспринимая большую часть нынешнего иноязычного сегмента фестиваля как продолжение программы «Вокруг света за 8 дней». Азия, Африка, Латинская Америка — можно, пожалуй, даже заикнуться о непроизвольном формировании так называемой деколониальной оптики, так или иначе сопутствующей выходу картин из этих частей света на первый план.
Политическое как травма в «Зиме внутри» Амира Башира (совместное производство Индии, Франции и Катара) о жене участника подавленного Кашмирского восстания. Стягивающаяся вокруг нее паутина репрессивного механизма и ткацкий станок, за которым она создает невероятно яркий орнамент, — и полотно не спасет от бесконечной серой и жестокой зимы, но и зима не победит окончательно. Стихийность «Разоренной земли» Нины Марии Диас (Колумбия): в центре осмысление женской субъектности не столько в противостоянии с подвижными социальными нормами, сколько через преодоление смерти. Эльба, в чьих силах удерживать рядом с собой душу погибшего внука до тех пор, пока она не будет готова его отпустить, и ее дочь Мануэла, превратившая переживание утраты в возвращение из посмертия к самой себе, — обе выбирают, принадлежать ли им краю, где смерть — неконтролируемая стихия. «Запах греха» (Бангладеш) и «Черная луна» (Мексика) — картины-участницы основного конкурса, сопоставляющие водную стихию с борьбой с насилием, в том числе и сексуализированным, поскольку именно эта борьба говорит женскими голосами. Стихийное, как и «обобщенно-женское» таких нарративов безлики — это удобная для восприятия «инаковость», внятная, выводящая на передний план не переживания личности, а переживание контекста.
С другой стороны — тот факт, что именно российские премьеры раз за разом становились наиболее посещаемыми показами, как нельзя лучше характеризует текущую ситуацию в отечественном кинопрокате. И вряд ли что-либо может четче определить точку зрительского фокуса, чем обсуждаемость картины, победившей в конкурсе документального кино, — «Истории российских тюрем. Владимирский централ» Юлии Бобковой; отклик, не сопоставимый с вниманием к лауреатам конкурса игрового кино.
Нельзя сказать, что процесс тематической трансформации фестиваля проходит без информационного сопровождения: программа кинолектория этого года открылась лекцией «Индостан. Точки роста» и продолжилась «Трансформацией кинорынка». Однако внеконкурсные программы, по большей части сохранившие привычные названия, выглядели если не поредевшими, то несколько утратившими своеобразие.
За исключением, пожалуй, москвитинских «Диких ночей», завершившихся искрометной «Безумной Хайди» — гибридом «Безумного Макса» и «Альпийской сказки». Канонная «Хайди» — пастораль: девочка, помогающая деду-ворчуну делать сыр, читающая книги слепой бабушке друга-козопаса, поднимающая на ноги неходящую подругу. В новой же экранизации Хайди, виртуозно орудуя секирой, свергает сырного диктатора, устроившего геноцид швейцарцев с непереносимостью лактозы.
Еще один пример красочного антиутопического сеттинга — болгаро-канадская фантастика «Фи 1.618» Теодора Ушева, по политическим причинам отказавшегося от полученного за нее спецприза жюри. Фильм о создании истории через ее стирание, о спасении от автоматизма и предрешенности, найденном в уничтожении нарратива, о дорастании до смертности с только ей присущими любовью и ответственностью — ввиду провисания динамики больше притча, чем аттракцион. В каком-то смысле оппонирует ему «Я Никто» Эдгара Пера, выворачивающий наизнанку личность португальского поэта Фернандо Пессоа, чтобы столкнуть ее с его же собственными гетеронимами и раз за разом обнаруживать конфликт в потребности порождать нарратив и стремлении автора к самоуничтожению. Идея не столько не нова, сколько утомительна, а форма будто бы берет измором.
Возвращаясь к вопросу особого успеха отечественных кинопремьер, особняком среди них стоит «Снегирь» Бориса Хлебникова по сценарию, написанному Хлебниковым в соавторстве с Наталией Мещаниновой. Пожалуй, фильм открытия стал самой сильной картиной фестиваля. Не претендующая, по словам самого режиссера, на живописание национального характера, вольная адаптация сюжета «Трех минут молчания» Георгия Владимова звучит болезненно актуально, проблематизируя и бесцельное следование привычному порядку, и убийственную беспечность, и неприязнь ко всему, что не вписывается, и, конечно же, конфликт поколений — так, что слова эти кажутся как минимум преуменьшением. Или пожеланием лучшего будущего (или хотя бы какого-то будущего) для подростков на проржавевшем рыболовецком судне.
«Уязвимая подростковость, и что с ней делать» — пожалуй, в такой вот тематический ряд можно было бы объединить несколько наиболее запоминающихся российских картин. Не только программа «Трудный возраст», зарифмовавшая«Третий возраст» с проблемами подрастающего поколения, но и «Край надломленной луны», дебют Светланы Самошиной, сопоставляющий этот возраст с чувством брошенности, не выпускает из него до прощения всех обид. «Единица Монтевидео» Татьяны Лютаевой — снова о переживании травмы. Здесь столкновение травмы отца и травмы дочери, так и оставшейся тем подростком, которого бросили в одиночестве переживать убийство матери отцом, решается в пользу отца, позволяя ему принести в жертву чужую волю ради собственного искупления. Эта, на самом деле, страшная история превращает в инкубатор женское тело и еще детское знание, чтобы таким образом побороть травму травмой, обходясь как без объяснений, так и без акта прощения. Клин клином вышибают, но неужели и герои, и зрители не заслуживают того, чтобы с ними говорили? Гораздо нежнее к своим подросткам и «Ада» Станислава Светлова, дающая взрослению время, и «Голова-жестянка» Ивана Капитонова, возвращающая подростковости ее так часто отбираемую взрослыми противоречивость.
Одним из самых больших разочарований фестиваля хочется назвать «14+ Продолжение» Алексея Зайцева, убившего возможность переосмысления пост-ромео-и-джульеттовского сюжета ради вписывания, втискивания юности в условно актуальный контекст романтизированной милитаризации. Впрочем, фактическое отсутствие этого контекста в кино для соответствующей аудитории дало бы повод сказать, что этот фильм мог бы сам его и породить, если бы не уверенность, что добиться успеха первой части ему не по силам.
Ну и, конечно же, нельзя не отметить то, что по-настоящему становится отличительной чертой ММКФ: беспрецедентную популярность программы «Первая серия». Здесь не только не оправдавший ожиданий запуск «Спасти единственного сына» Николая Хомерики, но и многообещающий мультижанровый «Райцентр» Данила Чащина и Эдуарда Мошковича. И, конечно же, показавшая ни с чем не сравнимый уровень посещаемости премьера третьего сезона сериала «Мир! Дружба! Жвачка!» — и снова в центре внимания подростки.
