обзоры

Наедине с собой. Пресс-конференция «Единицы Монтевидео»

Обзор пресс-конференции фильма «Единица Монтевидео», режиссер Татьяна Лютаева.  Участники: Татьяна Лютаева, Илья Тилькин, Алексей Серебряков, Агния Дитковските
и другие


@Елена ПАТЕЕВА

Пресс-конференции на ММКФ в этом году несколько ушли от привычного формата, выделявшего время на взаимодействие участников непосредственно с прессой. Возможность задавать вопросы и определять направление дискуссии целиком и полностью была отдана на откуп модератору, ставшему таким образом единственным интервьюером, тогда как на вопросы из зала раз за разом не оставалось времени. Как показал опыт, решение во всех отношениях сомнительное. Лишь изредка интервьюируемые вступали во взаимодействие друг с другом и завязывался какой-то диалог — в большинстве же случаев на это просто не хватало времени.

Пресс-конференция «Единицы Монтевидео» могла бы стать одним из примеров не самой удачной работы модератора. Участники пресс-конференции режиссер Татьяна Лютаева, сценарист Илья Тилькин, продюсер Игорь Мишин, оператор Вячеслав Лисневский и исполнители главных ролей Алексей Серебряков и Агния Дитковските получили каждый по одной единственной возможности рассказать о проделанной ими работе — вопросы при этом были отнюдь не исчерпывающими. Скорее рандомными. Подобный подход требует, чтобы выступающие изначально были уведомлены о необходимости высказываться насколько возможно подробно, самостоятельно определяя наиболее важный аспект своей работы над фильмом. Но ограничиться лишь тем, что было проговорено, не попробовав сформулировать вопросы, которые заданы не были, — значит лишить картину дополнительной проблематизации, неизбежно возникающей в рамках живой дискуссии. Этим, пожалуй, и мотивировано дополнение данного репортажа списком вопросов, на которые (хотя бы на часть из них) я надеялась получить ответ.

Первый, самый общий вопрос о процессе создания фильма был задан Илье Тилькину. Описывая специфику работы над сценарием «Единицы Монтевидео», он отметил, что картина стала для него творческим вызовом, но сам процесс запустился очень быстро. Первый вариант сценария без промедлений пошел в работу. Оппонируя ему, режиссер обрисовала ситуацию с совершенно иной перспективы: в общей сложности было шесть драфтов сценария, работа велась до тех пор, пока не возникло ощущение абсолютного попадания. Однако помогла пандемия — постоянные созвоны и обсуждения, и никакой спешки. Съемочный процесс стартовал только в 2021, было время отшлифовать все неровности и прийти к консенсусу.

Уже на этом этапе парадоксальным образом смысловые акценты пресс-конференции начали отвечать гендерному распределению ролей в обсуждаемом фильме. Женщина-режиссер драйвер процесса, как и героини ее фильма, ушла на второй план, будто бы содержательная составляющая не имела прямого отношения к ее работе. До выступления Игоря Мишина «Единица Монтевидео» как история будто бы существовала в обсуждении вне какой-либо мотивированности и контекста; не более чем некая данность. Фильм как форма. Поэтому я позволю себе обозначить вопросы, которые могли бы этот содержательный аспект раскрыть:

Что стало отправным моментом для написания сценария? Что менялось от драфта к драфту? Какой образ / какую сцену авторы считают ключом к истории?
Как и по какой причине была выбрана мужская перспектива? Почему это история про отца, а не про дочь?
Почему история Лунина (ведь именно он является смысловым центром картины) фактически реализуется через идею «лунного цикла» и измеряется схватками? Почему именно нарратив о мужчине становится измеримым гинекологической методикой? И как, собственно, это реализуется? В чем заключается смысл названия для каждого из создателей фильма?
Чем было мотивировано решение дать героям «говорящие» имена (Лунин, его дочь Луна и жена Женя)?
Почему история искупления / возвращения к жизни главного героя [мужчины] потребовала «смертей» трех женщин? Почему именно мужчина замыкает на себе целых три поколения женщин?
Чем мотивирована акцентуация сексуальных сцен, которые выглядят так, как будто ими вполне можно было бы пренебречь? Для чего педалируется противопоставление здоровой материнской и перверсивной дочерне сексуальности, если обе в итоге сводятся к потенциально счастливому материнству (рядом с отцовской фигурой, в линии дочери явно апеллирующей к инцестуальному)?
Как сообразуется совместная работа матери-режиссера и дочери-актрисы над картиной, где мать как персонаж также оказывается «за кадром» истории? Помимо заигрывания с теорией смерти автора, какую коннотацию в это вкладывает сама режиссер?
Почему линия Луны выглядит как десубъективизация? Почему, чтобы излечить ее, потребовалось лишить ее воли? Для чего ее фактическое возвращение к переживанию утраченного детства (что, по сути, изображается равным недееспособности) соединяется с беременностью (желательной ли?), и действительно ли авторская интенция заключается в том, чтобы преподнести это как благо?

Следующей темой для обсуждения стала работа актеров. Впрочем, здесь в фокусе оказалось не содержательная сторона роли, а взаимодействие с режиссером. Отвечая на вопрос, не мешала ли ихдавняя дружба с Татьяной совместной работе над картиной, Алексей Серебряков отметил, что, пожалуй, дружба действительно отчасти «мешает»: «с чужим человеком легче выяснять отношения». Любое замечание профессионального характера от близкого человека воспринимается болезненнее; однако проводить черту между работой и личным не имеет смысла — «по дружбе — сложнее, тяжелее и счастливее». Совместное созидание тоже становится «о ком-то»: «когда у близкого человека получается, ты очень радуешься».

Вопрос к Агнии Дитковските касался как раз содержания роли, однако ответить она предпочла благодарностью за то, что ее не спросили «каково было работать с мамой?». Роль свою она охарактеризовала как «поворотную»: «удалось сделать то, что всегда хотела» не конкретизируя.

Единственным вопросом к режиссеру за оставшееся время конференции стал «не было ли соблазна сыграть в собственном фильме?». Лютаева высказалась достаточно категорично: никогда у себя играть не будет даже в эпизодах. Свою задачу как режиссера она видит в том, чтобы всегда оставаться по другую сторону камеры и помогать. При этом апелляции к опыту работы по обе стороны камеры во время съемок дебюта («Камень, ножницы, бумага») не последовало.

Сама режиссер попросила высказаться оператора Вячеслава Лисневского, представив его аудитории как «редкое сочетание таланта, человечности,чувства юмора и трудоспособности». Лисневский же начал свою речь с благодарности Агнии за то, что познакомила с мамой, сам он поначалу был настроен несколько скептически и сомневался в том, что совместная работа сложится, но слова Агнии «все в порядке, она своя» решили исход. Более того, «своим» оказался и материал: скорость вовлечения в процесс оператор описал как «момент, когда читаешь сценарий и уже видишь кино от начала до конца». Работа же с Алексеем и Агнией отдельный вид искусства. Но особенным опытом стало именно взаимодействие с режиссером: ни с чем не сравнимый драйв, энергия, которая не кончалась к концу смены, хотелось продолжать и продолжать. Это превратило работу в непрекращающийся процесс, не ограничивавшийся пространством съемочной площадки и продолжавшийся, например, в виде созвонов по дороге домой.

Наиболее интересное высказывание прозвучало от Игоря Мишина — впрочем, тут надо отдать должное интересности вопроса, прозвучавшего следующим образом: «Вы любите идти на риск если риска нет, то вам неинтересно. В чем заключалась рискованность этого проекта?».

«Единица Монтевидео» для Мишина про смыслы, а не про эскапизм. Для платформы жеактуален спрос не только на развлекательный контент, но еще и то, что в ходе пресс-конференции было названо «смысловым контентом»: в ситуации ограниченного проката артовые/арт-мейнстрим фильмы хорошо и долго держатся на платформах. Вданной же ситуации схема сложилась, с одной стороны, стандартная: очень понравился сценарий и хотелось поработать с Ильей. Но с другой — любая по-настоящему цепляющая история всегда работает не просто с личным, но иногда и с самым сокровенным. Сюжетное высвечивание тонкой грани между жизнью и смертью в сочетании с проекцией на нее собственной семейной ситуации (действительно имевшей место или гипотетической, выяснить не получилось) позволило ему уже не столько как продюсеру, сколько просто как будущему зрителю увидеть в этой истории почти библейский смысл. У Мишина как человека, видящего личностный смысл в первую очередь в продолжении рода, сюжетная коллизия в соединении с выбранной интонацией вызвала непосредственный отклик. Большую, если не решающую роль сыграл тайминг: созвучная этой история сложилась у него с «Овсянками». Тогда болезнь матери и жизнь в ожидании ее смерти отозвались в нарративе об утрате. Фильм сложился как переживание. К тому же состояние «светлой грусти», характерное, на его взгляд, для обеих картин, именно то, ради чего можно сделать профессиональную ставку.

«Ради таких стейтментов мы и проводим пресс-конференции», подытожил модератор, предложив закончить на высокой ноте. «Какое счастье», сказал на это Алексей Серебряков; и, хоть мне и трудно с этим согласиться, предложенное осмысление фильма в сублимативном ключе более чем валидно и, кажется, является на данный момент единственным способом воспринимать его содержание в рамках авторской интенции.

Премьера «Единицы Монтевидео» скоро на платформе Kion.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *