«Дуров». Цукерберг 2.0. Мадэ ин Раша

Премьера документального фильма «Дуров» о создателе VK и Telegram состоялась 23 апреля на ММКФ. На пресс-конференции на вопросы зрителей отвечали режиссер картины Родион Чепель и продюсер Игорь Мишин

@Елена ПАТЕЕВА

Премьера документального фильма «Дуров», предвосхитившая выход картины на онлайн-платформах, состоялась 23 апреля на ММКФ. На пресс-конференции на вопросы зрителей отвечали режиссер картины Родион Чепель и продюсер Игорь Мишин. 

Зрителям, еще не смотревшим «Дурова», можно было бы предложить провести эксперимент: подсчитать, сколько раз по ходу фильма в качестве характеристики главного героя будет использовано слово «гений» — как интервьюируемыми, так и самим режиссером. И, даже если предположить, что нарратив давал повод для сомнений на этот счет, то пресс-конференция однозначно разрушила иллюзию авторской нейтральности, что закономерным образом вызвало вопросы у аудитории. 

«Дуров» завершается на высокой ноте, и, наверное, этим можно объяснить то, что анализировался он зрителями от конца к началу. Отправным пунктом для дискуссии стал озвученный в финале фильма месседж: «Дуров — лидер, выходящий победителем из любой коллизии» — но в чем же его победа? Да, прозвучало из зала, можно говорить о триумфе медийного образа, однако не о победе в сфере финансов и управления — там, по мнению говорившего, герой прошел через череду невосполнимых потерь и до сих пор не «вышел в плюс». Ответ создателей конкретизировал проблематику картины и объяснил уникальность фигуры Павла Дурова: его решения могут нести разрушительный характер, и именно в потенциальном риске суть их глобальности. Герой такого рода не просто не останавливается на достигнутом — на каждом новом витке он возрождается. Приобретение новых инструментов подчинено интенции развиваться дальше, а минус нормален как фаза, если общая концепция строится вокруг принятия вызова — в частности, со стороны силовых систем. Такой герой — философский победитель, в частности, поэтому он выше обывательских суждений об успехе

— вроде как, поскольку подобное замечание некоторым образом опровергает как содержание фильма, так и его структуру. 

Вылепленный по лекалам мономифа, «Дуров» выводит на первый план одновременно и имя, и анонима. Родион Чепель прорисовывает своего героя так, как будто создатель VK и Telegram не появился в медийном поле, объединявшем на тот момент Facebook (впервые упоминается в фильме лишь по прошествии тридцати минут, Марк Цукерберг не упоминается ни разу) с Одноклассниками («Соцсеть №2», цитируя самого Дурова периода первых публичных выступлений), играя на сопоставлении и доказывая свое преимущество на игровом поле.  Режиссер отказывается от контекстуального анализа, практически игнорируя тот факт, что Дуров никогда сам не создавал поле для игры — он предлагал наиболее эффективные и элегантные решения в заданном контексте. Отнюдь: в традиционной манере Чепель выстраивает вокруг Дурова контекст не ситуационный, а личностный, сугубо нарративизированный, практически литературный, задействуя для этого дублирующие друг друга свидетельства одноклассников, коллег, журналистов, что парадоксальным образом не добавляет повествованию реалистичности. 

Не обошлось, конечно же, без вопроса о мотивированности режиссерского вмешательства. Дело в том, как верно подметили критики, что сам Чепель буквально врывается в собственный нарратив, объясняя это решение необходимостью проговорить то, что «отказываются озвучивать спикеры». Реализованное и на уровне формы противоречие: герой-полуаноним тщательно выстраивает медийный образ — и нам показывают вылизанный до неправдоподобности, обложечный Петербург. Мир выверенных построений и идеальный фасадов, конструируемый по ходу повествования вокруг героя, отказывающегося встраиваться, дразнит нас намеками на то, что герой, на самом деле, никакой не герой, а скорее антигерой. А может быть он не настолько хорош, не настолько честен? В ответ предсказуемое «да», но эффект почему-то оно имеет обратный. По сюжету Дуров изучает политические паттерны и конструирует личный миф, но становится теневым лидером, а подробности его биографии «утекают» в незначительном количестве лишь на самом раннем этапе. Дуров создает публичный образ как симулякр, чтобы затем пропасть с радаров. Деанонимизирует пользователей рунета, чтобы в итоге вернуть их к анонимности. Есть парадокс, но нет обещанного разоблачения. Зачем же Родион Чепель впервые появляется на экране, говоря, что он режиссер этого фильма и сейчас расскажет нам скрываемую правду? Чтобы сказать: никто этого не скажет вам прямым текстом, но Павел Дуров в школе списывал, чтобы получить золотую медаль! Почему же, уточняют из зала, вы на самом деле акцентируете внимание на недоговариваемом? Потому что, вычленяем мы из ответа Чепеля, есть такое явление как «Фан-клуб Дурова», стать жертвой обаяния исключительного человека легко, и это то, от чего он себя — и нарратив — старался удержать. 

Сохранение дистанции в процессе работы над фильмом было и ключевой задачей, и почти невыполнимым условием, и, что парадоксально, нерушимой данностью. Тут, по словам режиссера, не обойтись без упоминания «Кода Дурова», автор которого на долгие годы стал едва ли не дуровским личным «спикером», поскольку пресса стала обращаться к нему для объяснения решений бизнесмена. Перенесение своей логики, проекция личных механизмов и паттернов — общее место, которое Чепель обозначает как «проблему перевода» гения на язык тех, кто его не понимает, теми, кто не способен понять его до конца.

Присутствие режиссера в кадре без преувеличений можно назвать ключевой темой пресс-конференции. В какой же момент было принято это решение — встать на один уровень со спикерами? Создатели утверждают, что помощь пришла извне, в качестве дружеского совета: «когда по-настоящему погружаешься в тему, то поневоле теряешь берега — тогда сам садись и рассказывай». Это, и правда, получилось эффектно — как минимум на уровне приема, как и было отмечено критиками: в кадр Родиона Чепеля встроила импровизация — брошенный из-за камеры вопрос: «А ты кто такой?». Это обескураживает, заземляет, встраивает рассказчика в систему координат, требует конкретного ответа: через «я тоже там был».

И именно в этом, на мой взгляд, кроется ключ к «Дурову»: в кадре ни разу не появляется сам герой. Есть когда-то сказанные слова героя, фотографии героя, свидетельства очевидцев, архивные материалы, домыслы и теории. Но в кадре присутствует режиссер, принижающий свое значение до уровня одного из говорящих. И в итоге случается рокировка, но в пользу того, что она на самом деле присутствует, а не чудится лишь сомнительное представление об «авторе» как о незримой фигуре, инстанции, остающейся за кадром, хранящей свою правду за пределами объяснимости. Так кто же тут авторская фигура? 

Такой вопрос трудно было бы задать напрямую режиссеру или продюсеру, однако более нейтральная его формулировка фактически санкционировала право данной теории на существование. В чем же заключалось участие самого Дурова в съемках фильма? Он ответил на все заданные вопросы, видел черновую версию (никаких смысловых трансформаций с тех пор произведено не было), которую режиссер сам привозил в Дубай, и не внес никаких правок. Резюмируя, Чепель обозначает это как принцип «если не можешь запретить — участвуй», однако, это, насколько я помню, является перефразированным «не можешь победить — возглавь». Особенно интересно в этом контексте звучит откровение режиссера: «Поработав с человеком, чей личный образ является капиталом, я жалею, что не смог в полной мере узнать о цене, которая была заплачена за исключительность его положения. Мне хотелось бы об этом рассказать».

Однако низведение автора-режиссера до наблюдателя и одного из рассказчиков действительно отвечает смысловому наполнению нарратива; «многолетняя история», как это назвал Игорь Мишин, Чепеля и Дурова имеет лишь две условные точки пересечения: 1) они были сокурсниками, но не общались; 2) Чепель работал в команде Парфенова, когда Дуров прислал в редакцию email, содержанием которого была гифка с нецензурным жестом, в ответ на расследование Ивана Голунова — один из эпизодов фильма. На самом же деле «многолетнюю историю» с Дуровым имеет каждый пользователь рунета, а теперь уже и интернета в целом. Так что условную «арку героя» — движение от анонимности к деанонимизации, а затем обратно к приватности — проходит в фильме не Дуров, а зритель — ретроспективно, через фоновый анализ собственного сетевого опыта. Здесь все мы одинаково пассивны, все уравнены пользовательскими правами и пользовательским же бесправием.

Общефилософский вопрос из зала, о том «насколько типография отвечает за печатаемую продукцию», режиссер иронично предлагает переадресовать Роскомнадзору. Однако, выходя за пределы универсальной формулы «свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого», спустя некоторое время и несколько вопросов вскользь дает, на мой взгляд, исчерпывающий ответ. Родион Чепель тонко подмечает либертарианскую трактовку ответственности, определяющую личную философию Дурова: его «оппозиционность» заключается не в борьбе ради борьбы и даже не в борьбе с системой, а в отстаивании свободы выбирать удобное для себя, не борясь. Принципиальной ценностью становится не столько личное, сколько персональное; защищаются не права, а свободы; отсутствие внешних ограничений позволяет выстраивать барьеры по собственному усмотрению. Таким образом, выбор определяет — но сам ли человек выбирает условия жизни для себя и других, или это делает за него гений с максимально удобным и, хочется верить, безопасным приложением — вопрос, как было озвучено, «калибра личности». 

Но, вне зависимости от принятия или непринятия авторской позиции, история о человеке, который определяет, стоит внимания как минимум потому, что вскрывает нашу встроенность в дивный и уже не слишком новый для нас мир технологий, за каждой из которых кроется не только личная история, но и политические взгляды, которые во многом будут определять наше ближайшее будущее. «Дуров меняет жизнь каждого из нас», — резюмирует Игорь Мишин. А значит, неплохо было бы и нам иметь о нем собственное мнение.