В российский прокат вышел фильм «Черный клановец», получивший гран-при Каннского международного кинофестиваля-2018. Режиссер Сайк Ли превзошел самоё себя. О том, насколько он превзошел его, — рецензия Максима Казючица в журнале ТЕЛЕКИНЕТ.
@Максим Казючиц
Фильм начинается с кадров «Унесенных ветром» 1939-го года, знаменитого эпизода разгрома Атланты: городская площадь, раненые до горизонта и флаг конфедерации — надёжи и опоры расизма.
60-70-е — время перемен, бунтов, баррикад, демонстраций и открытых столкновений с полицией по всему миру практически. США (где вопрос о цветном, особенно афро-американском населении, к началу 60-х как-то по-пуритански так и не разрешился) ощутили весь спектр неизбежных социальных последствий в полной мере. Отсутствие развернутых просветительских программ, четких приоритетов в национальной стратегии, затем вьетнамская война и совсем некстати разгоревшийся пацифизм, привело к массовым столкновениями в городах со смешанным населением, а населения — с полицией. Более того, инициатива государства могла вообще быть проигнорирована, если вдруг она не устаивала мажоритет населения — цена, которую платит всякое свободное общество за свою свободу и власть за диалог с этим обществом.
Первый камень в кладку новой национальной стратегии и рождения гражданской нации положил грандиозный скандал, знаменитое прямое противостояние губернатора штата Алабама Уоллеса и администрации Белого дома, то есть тогда, в 1963-м, — двух братьев Кеннеди, президента и вице-президента. В свое время оно было прекрасно показано в классике прямого кино, фильме Роберта Дрю «Кризис» (Crisis, 1963). К этому моменту среди прочих контрастов в стране существовала печально известная политика сегрегации, белое и цветное население разделялось в плане социальных услуг, возможностей и т. д. С приходом Кеннеди была запущена федеральная программа десегреции. Реакция южно-хлопковых штатов ждать себя не заставила. Уоллес просто сказал «нет» десегрегации в вузах и запретил обучаться в местном университете двум молодым афроамериканцам. Опыт прошлого «нет» юга — северу, периферии — столице, житнице — кузнице по сходным вопросам закончился гражданской войной. Но тогда был Линкольн, и войска были введены лишь как ответ на открытые боевые действия юга. Кеннеди практически незамедлительно отправил на переговоры министра обороны, а заодно и войска (в большей мере в порядке устрашения). Студенты приступили к учебе. Правда, позже так и не смогли устроиться на работу в родном штате.
Итак, программа стала на рельсы и стронулась и пошла, и пошла. Затем последовали убийства Джона Кеннеди, Роберта, Лютера Кинга и других активистов. В стране начали появляться леворадикальные организации националистского толка помимо Кук-клукс-клана. Особую известность получили «Черные пантеры», вошедшие в историю больше знаменитым судебным «делом пантер», чем ощутимыми результатами.
Киноиндустрия весьма расторопно отреагировала на новый спрос — в «Черном клановце» есть сцена, где президент региональных пантер и Рон, тестируют друг друга на знание эксплуатационного кино на африканскую тему — афроэксплорейшн. Спайк Ли не поленился даже вставить перебивки с симпатичными агрессивными оригинальными постерами. «Черные пантеры» в 60-70-е стали иконой левых радикалов не только в США, но и в Европе. Годар даже снял в то время свой знаменитый фильм «Китаянка», где как раз обыгрываются события судебного процесса над «пантерами».
Собственно, на «дело пантер», которые медленно сходили на нет, и был брошен первый чернокожий полицейский Колорадо-Спрингс Рон.
Однако эта ложная линия нужна была только чтобы вся серьезность намерений Ку-клукс-клана стала очевидной. В фильме это отношение между партией, состоящей из интеллигентных людей, образованной публики (студенты), говорящей об оружии, и фанатиков-расистов или просто откровенных психопатов, постреливающих по мишеням из армейского оружия, способных достать всё, от штурмовых винтовок до Си-4 и применить когда надо, — выписана по-голливудски четко, сомнений и трактовок не вызывает. Поэтому сцена, где руководство полиции довольно быстро соглашается с тезисом Рона, что «убивает не слово, а пуля», а затем весьма кстати подворачивается дело с «организацией» — явно замаскированный сценарный переключатель внимания публики, экономящий время зрителя и деньги продюсера.
В этом смысле драматургическая структура фильма, работающая как часовой механизм — ничего лишнего, ни детали, ни эпизода, — явно провокативна и рассчитывает примерно на то же, что и «Криминальное чтиво», показанный в Каннах. — Милая, милая сердцу кинокритика эскапада, наплевательское отношение к политкорректности и привычным политически ангажированным решениям. В книге далеко не все столь однозначно. Например, реальный Рон отработал вначале патрульным, выписывая штрафы и борясь с ЧСВ (чувством собственной важности), выслушивая брань и угрозы. Наиболее оскорбительным, вспоминает он, были не расистские выпады, а простое «ты ненастоящий коп». Постановщики посчитали, что работа в архиве в подвале управления — более логичное, поскольку более зрелищное решение. Подвал — это самый низ в символическом бытовом смысле, а стало быть, самое начало карьеры и т. д. Тем более, на улице героя будут поносить прохожие, то есть простые рядовые американцы, тогда будет уже не столь просто свести расизм или ксенофобию к противостоянию конкретных группировок, а не населения всей страны. В этом случае фильм однозначно не смог бы сохранить сатирическую интонацию. Пришлось бы констатировать, что простые труженики тёмны и доверчиво-простодушны к посланиям власти в массе своей, а сон разума рождает чудовищ.
Дабы избежать ассоциаций с одной пресловутой страной в 30-х годах прошлого века накануне пресловутой войны, которую она благополучно развязала, Спайку Ли потребовалась сложная конструкция, в которой критика и сатира могли бы работать точечно и не задеть ненужные струны толерантности. Насколько осторожен постановщик, легко судить по столкновениям в новостной хронике, показанной в эпилоге и баррикадам, показанным в фильме. — Совершенно верно, ни баррикад, ни резни в фильме нет.
Тем не менее, постановщики вынуждены были компенсировать это слишком очевидное умолчание. Поэтому в «Черном клановце» появилось полицейское молочно-белое, выражаясь словами автора книги, управление Колорадо-Спрингс. Если быть более точным, речь идет — вновь — всего лишь о паршивой овце, не портящей стада: полицейский-расист сержант Трэпп (Кен Гарито) потерпит в финале заслуженное фиаско и будет с позором уволен из рядов полиции. Тщательная разработка тезиса, что полицейские в массе — люди достойные, хорошо заметена в отличной сцене поисков нового повода не возвращаться в архив.
Рон, не знающий, как отказаться от тухлого дела с «пантерами», звонит от делать нечего в региональное отделение ККК, небезызвестного общественного объединения, члены которого именуют себя «организацией». На его монолог: «Я ненавижу черных и жидов, мексикашек и ирландцев, итальяшек и китаёс, но, богом клянусь, черножопые хуже всех их вместе взятых…» (фраза из фильма. — М. К.) — оборачивается весь отдел с классическим, по сценарному учебнику «отраженным действием» на лицах: почему этот психопат служат в полиции? Эта сцена принципиально важна, она гарантированно закрывает опасную тему о расистской полиции как институте и открывает гораздо более безобидную о расистах-полицейских — разница очевидна. В книге диалог по понятным причинам вовсе отсутствует.
Рон между тем находит себе напарника Флипа Зиммермана (Адам Драйвер), еврея по национальности — остроумная находка кинокартины, ибо в книге все несколько банальней. Герои начинают разработку. Подготовленное пространство, детали и персонажи функционируют безупречно. Все члены местного отделения «организации» более всего напоминают обитателей документального фильма Ульриха Зайдля «Подвал» — обычные, совершенно не примечательные в жизни люди оказываются откровенными маргиналами в подвалах своих домов, где можно встретить всё, от тира, где стреляют из автоматического оружия, до уголка садомазохиста с приличествующим такому делу инвентарем. Сюжет, — поскольку Ли разыгрывает зрителя, который вполне это осознает, — развивается в соответствии с канонами обычного шпионского триллера.
В «организации», пока туда внедрялся Флип, назрел внутренний раскол: расист, заместитель начальника ячейки и попросту психопат Феликс (Яспер Пяякконен) со столь же безумной женой, решает захватить власть. Для успеха любого дела, как говаривал другой глава другого отделения «организации» у братьев Коэнов, «надо повесить негра». Через знакомых с уровнем высшего допуска Феликс достает СИ-4, чтобы взорвать очередное собрание «пантер». Вновь повторяется мотив: ку-клукс-клановцы взрывают, а «партеры» слушают на своем собрании рассказ пожилого афроамериканца об ужасе судов Линча и говорят, говорят, говорят.
Ли деликатно — вновь — обходит очередной неприличный вопрос, как службы США допустили в свои ряды отъявленных преступников, ибо фильм не об этом. Приехавший на встречу с Роном агент не называет ни структуру, которую представляет, ни в которой работают паршивые овцы, которых вычислили благодаря наводке Рона.
Послевкусие хэппи-энда в метафоре с нотками сатиры — вопрос исходного сырья и выделки. Отчего-то вспомнился «Доктор Стрейнджлав…» Кубрика, явно без хэппи-энда, оставляющий вполне, однако, светлое чувство, «СМЭШ» или «Доброе утро, Америка», также совсем не стремившиеся вести себя со зрителем как учитель на уроке по родной речи: после чтения долго объяснить, какова тема и идея рассказа про синюю чашку.
Реальное послание автора — зрителю появится в эпилоге: документальные кадры столкновений на почве расизма в Америке 2000-х и новостная хроника, где действующий президент фактически оправдывает ксенофобию. Очевидная, лишь присыпанная тарантиновской эстетикой антитрамповость фильма сводит его в отдельных местах до политагитки. Однако Европе (помятуя, что она приобрела и потеряла в последнее время от связи с США) просто не могла не понравиться практически открытая эскапада в сторону Трампа.
Впрочем, гораздо большая осторожность режиссера Спайка Ли, чем Тарантино, вполне объяснима. В отличие от «Криминального чтива», «Верный клановец» — это политическая сатира. Когда Спайк Ли забывает, что он — обитатель Голливуда, что надо поддерживать реноме, что надо делать, как многие там так делают, то есть не любить Трампа, — фильм превращается в свободное эссе, превратившее стереотипы мейнстрима в авторское кино. К чести Спайка, надо сказать, что забывает об этом он довольно часто.
